Masha had some problems with posting and asked me to post this:
Last night we saw this play at ART and liked it a lot. It is one of those Pinter's plays where you have to figure out what's going on, but if you like Pinter, you shoud see it. If for nothing else, then for the brilliant acting of Max Wright.
The play is on at ART till June 10, and we easily got half-price tickets at Bostix, and good seats, too.
Here are a couple of reviews. It, probably, makes sense to read them before you see the play - it will prepare you in a way.
Masha
http://www.boston.com/ae/theater_arts/articles/2007/05/18/piercing_pinters_world/
http://www.southcoasttoday.com/apps/pbcs.dll/article?AID=/20070524/ENTERTAIN/705240329/-1/ENTERTAIN01
skip to main |
skip to sidebar
This blog is for those of us who like to exchange opinions about movies we watch, exhibits we visit, concerts we attend.
Popular Posts
-
Недавно получил от брата такое письмо: Subject: Chudo Brat, brosaj vse I poslushaj srednee interv'u. http://omia.livejournal.com/2119...
-
Побывали на выступлении Али Хайтлиной. Я довольно часто переношу ее стихи к себе на страницу ФБ. Они выделяются из нынешнего всплеска силь... -
Благодаря рекомендации Нины, посмотрели очень хороший спектакль. Пьеса получила 2008 Pulitzer Prize for Drama, a постановка - несколько Tony...
2 comments:
Last night we also saw it. Thank you Masha, it was definitely worth seeing. It was our first meeting with Pinter and we plan to see more of his plays and movies. (Last May was a month of his movies in the Harvard Film Archive). What mostly impressed me yesterday was language and, I agree with Masha, Max Wright.
To me it was like a series of loosely connected poems written by a good poet and read by good artists.
Reading reviews certainly helped.
Thanks again, Masha, for your post.
Маша прислала рецензию Петербургского театрального журнала на постановку 2002 года в Лондоне.
Эта рецензия ответила на некоторые мои фактические вопросы по пьесе, но в целом не особенно понравилась. Но она все равно подтверждает, что мы посмотрели очень неслабый спектакль.
Татьяна Жаковская
ЗАЛ ЛИТЛТОН: ХАРОЛЬД ПИНТЕР «НИЧЬЯ ЗЕМЛЯ»
LYTTELTON AUDITORIUM: HAROLD PINTER «NO MAN'S LAND»
Январь 2002
Сегодня трудно понять, почему пьесы Пинтера традиционно относили к театру абсурда: жизнь догнала его драматургию. С другой стороны, театр абсурда догнал самого драматурга — привычка быть слева в любом конфликте привела к тому, что как публицист он обычно выступает в печати в лучших традициях выпускника университета дружбы народов имени Патриса Лумумбы, видя за каждым кустом происки американского империализма. По счастью, в театре он трижды практик — не только драматург, но и режиссер, и актер — и на репетициях идеологией не занимается.
Пинтер связан с Национальным с давних пор — он был одним из режиссеров театра во времена Оливье. С Питером Холлом не нашел общего языка — и ушел. В Национальном есть неписаная традиция — каждый следующий худрук дает постановку предыдущим. В этом сезоне Питер Холл поставил на сцене Оливье «Вакханок» Еврипида, Ричард Эйр — пьесу о молодом Ван-Гоге «Винсент в Брикстоне», которая перекочевала с Котслоу на Вест-Энд. Пинтер вернулся к своей старой пьесе — «Ничья земля». Во время репетиций ему исполнилось шестьдесят, впереди была серьезная операция, потом химиотерапия (все вроде обошлось в конце концов благополучно, и он даже написал и напечатал стихи, посвященные борьбе своих клеток с опухолью). В одном из интервью он признался, что пьеса повернулась неожиданной для него самого стороной…
«Ничья земля» уже шла на сцене Национального — двадцать пять лет назад, в год открытия на Южном берегу, на той же сцене Литэлтон, с Джоном Гилгудом и Ральфом Ричардсоном в главных ролях. Театральная легенда, рожденная их исполнением, на много лет «закрыла» пьесу для сцены — пока несколько лет назад сам драматург не сыграл Хирста в театре Альмейда… На этот раз Пинтер является постановщиком, в главных ролях Джон Вуд и Корин Редгрейв, оба — с длинным послужным списком сыгранного в Национальном и Шекспировском, включая Лира и Глостера, чьи тени явно присутствуют в этом спектакле.
Действие происходит в просторной викторианской гостиной — шкафы с книгами, шкаф с выпивкой, тяжелые шторы на окне, глубокое кресло напротив камина. Когда шторы открываются, за матовым стеклом окна ничего не видно — может быть, Лондон, а может, Москва, может быть, туман, а может — ничья земля небытия, которая чудится хозяину дома, стареющему Хирсту.
…Некогда преуспевший литератор, а ныне запойный пьяница, он подобрал где-то и привел в свой богатый дом случайного собутыльника — поэта-неудачника Спунера, перебивающегося случайными приработками в местном пабе. Спунеру здесь тепло, хорошо, покойно — он хотел бы остаться подольше, он распускает павлиний хвост, надеясь покорить Хирста блеском ума, остроумием диалога, изысканными манерами, готовностью услужить и т. д. Хирст молча и стремительно напивается. Спунер рассказывает (или фантазирует — мы так и не узнаем) о прошлом — о любившей его красавице жене, о приемах для молодых поэтов на лужайке перед летним коттеджем. У Хирста от прошлого остались довоенные альбомы с фотографиями людей, чьих имен он не помнит, а в настоящем ничего, кроме видения безмолвного озера в туманном лесу, где кто-то утонул — или это тонет он сам… Спунер преисполнен сочувствия, хочет помочь — но налившийся до бровей Хирст уползает на четвереньках в спальню.
Бриггс и Фостер (Анди Ла Тур и Данни Дайер), мафиозного вида слуги, жирующие за счет впадающего в маразм хозяина, разгадывают намерения Спунера зацепиться в теплом уголке и недвусмысленно дают ему понять, что место занято. Поскольку выгнать Спунера оказывается не так-то просто, один из них неожиданно гасит свет и запирает докучливого претендента в темноте неведения.
Проснувшись поутру, Спунер вознагражден завтраком с шампанским, который предназначался не для него — так, во всяком случае, утверждает Бриггс. Пока Спунер поглощает его, Бриггс рассказывает о том, как они познакомились с Фостером, которому он показал дорогу на улицу Болсовер с односторонним движением. Ее трудно найти, но уж если ты туда попал, выхода нет — ты будешь пытаться выбраться всю оставшуюся жизнь и, в конце концов, осядешь там с навсегда серым лицом. Стремительно вошедший Хирст неожиданно обращается к своему гостю как к Чарльзу Везерби, своему давнему товарищу по Оксфорду, которого он узнал — или притворяется, что узнал, — в Спунере.
Чтобы так написать-поставить-сыграть последующую сцену, надо очень хорошо знать и очень сильно не любить британский вариант номенклатуры — «истэблишмент», закрытый класс, в который и по сей день нет доступа без растянувшейся на столетия родословной, поддержанной «старыми» деньгами, дорогими частными школами, «Оксбриджем» (производное от Оксфорда и Кембриджа), разветвленной сетью родственных и дружеских отношений. Эти люди, узнающие друг друга по выговору, манерам и цвету галстука, по праву рождения освобождены от борьбы за выживание — но и от повышенного содержания адреналина в крови — и лечатся от скуки превращением чужих жизней в повод для увеселения. Если вы не принадлежите к числу посвященных, не пытайтесь встрять в их диалоги, основанные на чувстве полного морального и интеллектуального превосходства, — чужака походя смешают с грязью, вывернут наизнанку ваши аргументы, посмеются над всем, что вам дорого, — да так, что вы никогда уже не отмоете деготь от всего, что любили и во что верили.
Именно это проделывает со Спунером Хирст. Неожиданно пружинистый и моложавый — ни малейших следов давешнего алкогольного ступора, — он радостно приветствует вновь обретенного друга юности и обрушивает на него стремительный, не требующий от собеседника ответа восторженный монолог о добрых старых временах, без паузы перерастающий в не менее восторженные откровения о своем романе с его молодой женой, которую он соблазнил одним довоенным летом с помощью коржиков и взбитых сливок, — и далее, и далее, во всех подробностях расписывая такую милую и забавную историю, которая не оставляет камня на камне от романтической легенды, столь дорогой сердцу его собеседника.
У героя Джона Вуда под ногами разверзлась пропасть. Приветственная улыбка застыла на губах — да и сам он застыл на середине какого-то движения, запрокинув лицо, будто ожидая подсказки сверху…
Драматург-режиссер и актер держат паузу: мы пытаемся понять, что происходит — тот ли он, за кого его принимает Хирст, или тот, за кого он сам себя выдает, существовала ли эта женщина в реальности, была ли она Эмили Везерби или Эмили Спунер, — и так и не получаем определенного ответа. Точнее, мы получаем ответ, который лежит в другой плоскости, — неважно, была ли вообще у него жена или все это только фантазия одного и игра другого, — все это не меняет ситуацию Спунера. Эта минута — главный выбор его жизни, его единственный шанс войти в тот круг, куда ему так хотелось и не удавалось попасть. Но от него требуют слегка пригнуться и согласиться на унизительную роль — в истории, которая случилась лет тридцать назад, если случилась вообще.
Через несколько секунд он делает ответный ход — подхватывает интонацию собеседника, быстрыми уколами нащупывает его уязвимое место и возвращает удар, пускаясь в свою очередь в откровения о подробностях неполных сексуальных отношений, которые он якобы имел с любимой девушкой Хирста. Он наслаждается достигнутым результатом - бычьим яростным ревом противника — и не упускает возможности произнести гневную и высокопарную филиппику в адрес циника, посмевшего оскорбить его Дульсинею. Он воспаряет до небес, разнося в пух и прах все, на чем зиждется чувство превосходства поэта-лауреата…
Его торжество длится недолго — деваться старому поэту некуда, и вскоре он будет молить о разрешении остаться в этом теплом углу в любом качестве, но бунта здесь не прощают. Хирст не любит слова «нет» — но он и сам в западне: слуги, один из которых оказывается молодым поэтом (или претендует на то, чтобы им быть), а второй, похоже, готовится к роли его литературного агента, уже теснят надоевшего им лауреата со сцены — в никуда, в это самое озеро, в смерть…
Спектакль получился «бесшовный», сохранив всю мерцающую многозначность пьесы. Было у этих стариков общее прошлое или нет, были ли они поэтами или было ли у них вообще какое-либо прошлое или только несостоявшиеся мечты — нам знать не дано. Да и не важно… Вне зависимости от того, как они прожили свою жизнь, герои стоят на краю ничьей земли, но один из них уже мертв, а другой еще нет…
Post a Comment