Первой прорвала ковидную блокаду московской культурной жизни именно эта экспозиция – вторая часть выставочного триптиха «Оттепель. Застой. Перестройка».
Она должна была открыться 10 апреля, но и открытие, и закрытие сместились на три месяца. Главное - есть возможность почувствовать объём тех двух десятилетий, почувствовать неодномерность эпохи, уже привычно называемой «застоем».
Для меня этот период делится на бессознательное, вполне счастливое пионерское детство и, после 1974 года, постепенное движение в сторону «несоветского» и антисоветского мировоззрения. Я говорю об этом потому, что провинциальная жизнь была значительно менее политизированной, менее творчески активной, чем жизнь обеих столиц, слабые отзвуки которой изредка до нас доносились. Соответственно, многое, да почти всё, представленное на выставке, открывалось либо впервые (например, группа «Гнездо»), либо было увидено, узнано гораздо позже, в контексте уже другого времени (работы Жилинского, В. Пивоварова, кадры из фильма «Первороссияне» А. Иванова, Е. Шифферса и многое, многое другое). И каждый экспонат заставляет вспомнить себя в те годы, своё тогдашнее мироощущение, свои встречи со знакомыми авторами в разных контекстах.
Проход по выставочным залам становится ретроспективным путешествием по своему сознанию, по своей памяти.Неожиданно оживают давно забытые впечатления, и происходит это от естественного в выставочном пространстве и невозможном в реальной жизни того времени соседства официоза и андеграунда, идейно «правильных» и «чуждых» произведений, канонизированной традиции и безоглядного эксперимента, фото-свидетельств тайной жизни квартирников и фильмов А. Тарковского и Т. Лиозновой, социалистического «серьёза» в диапазоне от трагедии до идиотизма,всеохватывающей иронии соцарта Комара и Меламида и абсурдизма Пригова. Всё оказывается невероятно интересным и вызывает такие живые эмоции, такие непосредственные реакции, которых никак не ожидаешь от себя, входя в здание музея.
Огромное пространство поделено не доходящими до потолка перегородками, монохромными в каждом зале и дополненными пластиковыми панелями, имитирующими мебельную фанеровку тех лет. Дизайнерский приём оказывается точным: из мирка малогабаритной отдельной квартиры нас выбрасывает в безграничье свободной мысли, неформальных отношений, отметающего препятствия творчества.
Впервые выставка в Третьяковке сопровождается таким тщательно выстроенным и разнообразным комментарием не только к каждому тематическому залу (выставка организована не хронологически, а по темам: «Ритуал и власть», «Соц-арт», «Религиозный мистицизм», «Сообщества», «История и остановленное время», «Деревня», «Детство», «Исчезновение»), но и к отдельным работам, авторам, произведениям. Я не во всём была согласна с авторами комментариев, некоторые, например, к «Семнадцати мгновениям весны» Т. Лиозновой показались сильно натянутыми, но все они заставляют думать, видеть с новой точки зрения, по-новому оценивать даже не столько увиденное, сколько само время своего личностного взросления.
Не знаю, что увидит, что поймёт в этой выставке поколение 30-летних и младше, боюсь, что только запоздалое подражание западным течениям, но нам, современникам и свидетелям времени безвременья, она многое говорит и о прошлом, и о настоящем, и о нас самих.
