День в Нью Хейвене. Питер Брук.

Почему-то известие о том, что Питер Брук будет выступать в Йеле, прозвучало для меня как Станиславский и Немирович-Данченко прилетают из России поговорить о театре.
Во-первых, я думал, что его уже давно нет. Во-вторых, у него репутация классика такого же уровня, как и у основоположников. Откуда у меня были эти оба представления - непонятно, но  - "Ехать надо".
Немного придя в себя после необыкновенной галереи, мы помчались на встречу. Потому что билеты на встречу тоже, как и вход в галерею, были бесплатны (!) (надо было только заранее зарегистрироваться), что означает. что если придти пораньше, то можно сесть поближе. Вместительный зал был полон. Мы сидели близко к сцене.
Его вывели под руку. Он шел медленно. Ему уже исполнилось 93 года. Он сел в кресло и заговорил, совсем негромко, но мы-то сидели близко!
Речь была свободной, его интересно было слушать, но больше всего меня впечатлили его паузы.
Вначале он говорил о словах, которые надо воспринимать серьезно.
Он говорил "Now" и замолкал. "Past"... "Be touched" (Дословно - будьте тронуты, в смысле - чувствуйте)... Это не было йогой, он просто предлагал серьезно воспринимать слова. Потом он рассказал, как с детства он хотел стать кем-то в искусстве, неважно в каком. Начал с актеров. Его не приняли. Стал писать. Его не печатали. Решил стать пианистом. Ему сказали - неплохо, но серьезного пианиста из тебя не выйдет. Стал рисовать - выставка его картин, которую он сам устроил, не произвела никакого впечатления. Тогда он продолжил поиски и вспомнил, что есть еще дирижеры... Зал к этому моменту уже смеялся вовсю.
Своим негромким старческим голосом он что называется крепко "держал аудиторию".
Oн говорил о театре. Театр - как сад, сказал он. Вы сажаете семена, рыхлите землю, поливаете, а потом ждете. И то, что выходит, жизнь (пауза)..., это не то, что садовник ожидал и хотел. Это то, что природа создала.
Oн говорил, что театр должен быть доступен всем, что режиссер - это человек, у которого мало друзей, что его любимое слово, которое помогло ему в жизни - hunch (интуиция), и что случай, описанный в его пьесе The Prisoner (Заключенный), которая идет сейчас в Йельском театре, случился на самом деле.
Потом он отвечал на вопросы из зала. Легко, свободно, всегда серьезно, иногда - вопросом на вопрос. Последний вопрос был (примерно) такой: Видели ли вы пьесу, которая произвела на вас неизгладимое впечатление? Он задумался и сказал - Нет. Вопросы в зале иссякли. Тогда он сказал: Нельзя кончать встречу словом Нет. И рассказал еще что-то интересное и смешное, что я не записал и теперь не помню. На этом встреча закончилась.
Она произвела сильное впечатление - в 93 года, если Бог даст, можно всё понимать, думать о важных вещах, летать через океан и делиться с теми, кто хочет слушать, своим опытом, своими мыслями в увлекательных по форме и глубоких по содержанию разговорах, продолжающихся полтора часа.
Час с небольшим, оставшийся между между лекцией и спектаклем, мы погуляли по центру Нью Хейвена. Было уже совсем темно, но нам все равно понравилась и архитектура, имитирующая, как принято, английскую старину, и множество кафешек, магазинчиков и большая ярко светящаяся в темноте библиотека.
Спектакль был платный, но билеты по бостонским меркам стоили очень умеренно. Спектакль продолжался 74 минуты вместо обещанных в программке 70, и 54 минуты из них я провел в тоске и унынии. Это было тяжело видеть. Главное, что это было очень скучно. Потом - что это было безумно нетеатрально. Все слова говорились с авансцены, глядя в зал, что можно понять - в зале хоть что-то есть, а на сцене более-менее ничего не было. Сюжетную линию спектакля обсуждать не буду, раз что-то подобное действительно случилось: (родной) отец спит с дочкой, с ней же спит и ее (родной) брат, брат убивает отца, и деревня наказывает его: дядя ломает преступнику ногу и посылает его сидеть 20 лет неподалеку от тюрьмы, лицом к тюрьме. Никакой чувственности, никаких эмоций в спектакле нет. Только монологи разной длительности, с разными языковыми (не смысловыми) акцентами, глядя в зал.  В общем, было очень грустно. И трудно дождаться конца.
Но в итоге - все равно интересно. Интересно думать, почему Мастера увлекла идея почти самонаказания (никакой охраны, никакого внешнего принуждения сидеть 20 лет) за убийство, в котором человек не раскаялся. Что он хотел, чтобы мы "вынесли" из спектакля.

Такие три разных необычных культурных события - в один день, за вполне умеренную по бостонским меркам цену.