Додин. Три сестры.

Мне очень не понравился спектакль, хотя имя режиссера всегда вызывало большой интерес, а после "Жизни и судьбы" и речи не было, чтобы пропустить этот спектакль. Начало не предвещало ничего плохого. Конечно, опять поразила неестественность ситуации, когда одна сестра говорит другим сестрам: наш отец, генерал, командовал бригадой... отец умер год назад как раз в этот день... мы уехали из Москвы 11 лет тому назад... Такое впечатление, что она не сестрам это говорит, а каким-то воображаемым зрителям, чтобы поскорее ввести их в курс дела. Но - так написано у Чехова, надо просто переждать, и жизнь начнется сразу после того, как Ольга закончит свою вводную. Но в этом спектакле она так и не начнется. Весь спектакль сестры и их окружающие военные будут говорить не своими словами не свои мысли. Тускло, невыразительно, стараясь точно передать заученное. Не всегда, кстати, успешно. Трудно же не свое такими большими кусками не сбиваясь проговаривать! Но в целом пусть тускло и невыразительно, но зато бегло, почти не сбиваясь, сестры и Вершинин произносят красивые высокие слова о людях, какими они будут через 200-300 лет, о том, что надо работать, о страшной жажде жизни. В перерывах сестры страстно целуют каждого, кто оказывается неподалеку: убийцу Тузенбаха, мужа Маши, самого Тузенбаха, Вершинина... Разве что Ферапонта режиссер миловал. Смотреть на этот "угрюмый, тусклый огнь желания" тяжело. Но еще тяжелее размышлять после спектакля: провал ли это режиссера и актеров, или актеры мастерски выполнили поставленную перед ними режиссером задачу: показать, что ничего, вообще ничего нет. Ни Москвы, куда они никогда не попадут, ни стремлений туда, ни мечтаний о далекой будущей жизни, где поймут их страдания. Просто надо язык почесать, раз чая не несут. Просто принято высокие слова говорить, чужие слова, бог знает когда и зачем заученные. Во время спектакля все время хотелось проверить - не может быть, чтобы так действительно былo в пьесе. Чаще всего оказaлось, что да, так. И Наташа, превратившаяся в центральную фигуру спектакля, физически почти все время присутствующая на сцене, действительно указывает Маше на бесвкусицу ее пояса, и Андрей действительно, оказывается, продолжает "пилить" на скрипке все это время, и Федотик действительно почему-то хранит свои письма. Но - есть и вставки. Иногда непонятно зачем (зачем Чебутыкин говорит, что оба ребенка Наташи от Протопопова? У Чехова в окончательной редакции этих слов нет, а если раньше и были, то не из-за царской же цензуры он исключил их?!) А иногда искажение текста "играет". Вершинин во время пожара говорит: ну раз чай не несут, то я пофилософствую. (Нет у Чехова в этом месте про чай!) И зачитывает (наизусть) важные, серьезные слова из пьесы о том, что в следующих поколениях "таких", как сестры, будет больше. По мне лучше бы дал ему режиссер чаю напиться... Хочу поделиться еще одним наблюдением, напрямую не связанным со спектаклем Додина. Уже после просмотра друзья прислали рецензии на эту постановку из России и из Нью Йорка. Хвалят все. Правда, российские рецензии написаны на уровне средних школьных сочинений ("Спектакль научил меня, что надо бороться за свою любовь"), а американские рецензенты жалуются, что трудно было все время переводить глаза с экрана с субтитрами на сцену, но спектакль им, несмотря на это, понравился. Есть в нем этот чисто русский сплав гармошки и смеха со слезами, есть! Я решил посмотреть, что пишут о других постановках Трех сестер в России. В Москве ведь по-прежнему каждый год идут чьи-нибудь Три сестры. Международная Чеховская Лаборатория. Москва. 2007 год. Вершинин, оказывается, влюблен в Ольгу, еще с их первой встречи в Москве. Отсюда соперничество сестер из-за Вершинина. И когда Маша, прощаясь, висит на нем и не отпускает, он в это время смотрит на Ольгу. Ведь не сказано же нигде, что НЕ смотрит?! И Ферапонта здесь не пощадили! "И даже глухой Ферапонт (Михаил Кутейников), не слышащий русских фраз, прекрасно понимает сказанное по-итальянски. Более того, в финале он запоет ту же итальянскую песню, которую подтянет и Анфиса (Татьяна Смирнова), мало похожая на восьмидесятилетнюю старуху. Этим двоим в спектакле тоже подарено прошлое - возможно, еще одна романтическая история "влюбленного солдата" и молодой няни, случившаяся где-нибудь на берегу Адриатического моря" Но есть у этой лабораторной постановки и Додинского спектакля объединяющая, роднящая их черта: "... персонажи произносят слова о грядущем всеобщем благе какой-то холодной скороговоркой, как будто уже осознают полную бессмысленность этих мечтаний о "прекрасной" жизни через сто - двести лет. Глобальные вопросы на сей раз уходят на второй план, и на сцене возникает семейная история конкретных людей, чьи мысли заняты тем, что происходит и происходило именно с ними. Личное, глубоко скрытое выходит на первый план. И переживания "влюбленных солдат" оказываются гораздо важнее проблем абстрактного человечества" Вот так. Сильно задело. Обидно - слов нет!